Глава 32. Город NN
7-ое мая 1994 года
Город NN
Мадам!
Вы хотя бы чуточку пришли в себя? Отдохнули? Говорят, там всегда лето… Я получил тетради с новой вещью («Ася»), но жду Вас и «Осколки» (заинтриговали). Никто, кроме Вас, еще не относился с такой нежностью к моим письмам. Неужели я (дал повод) писал такие письма? Хотя, какие же еще я мог написать Вам? Пишите же мне обо всех делах, планах, удачах, сомнениях. Только не сомневайтесь в своем даре.
Сонеты трудная техническая вещь, а Вы не любите ограничений, а размах в прозе необозрим. Это Ваша стихия. Да, есть понятие дамской литературы, ругательное почти, только по тексту сложно угадать, кто пишет, если убрать имя. Делайте себе имя. Его надо делать. Вы уже определились с псевдонимом? Лючи Ламм – само приклеилось, нет смысла в каждой новой вещи маскироваться, оставьте так, как я уже привык.
Вот фрагмент рассказа, сочиняемого (сочинявшегося, увы) в бесчисленных скверах С-Пб., когда тоску от Вашего отсутствия я заглушал корявыми строчками, шедшими на мой несовершенный ум. Это я точно сказал – ум. Дамы пишут сердцем, не теряя ума при этом. Тогда это читаемо.
«Монахиня (кажется) любила его... любила что-то в нём, но внезапно исчезла: будь проклята гармония! Он, уходя, салютовал ей поспевшим вовремя дождем… смертная близость превратила их навечно в неразлучные тени (тени бесплотные и бессмертные)». 02.07.94 (сквер Зимнего стадиона со скульптурой).
Я ничего не мог изменить здесь, дописать тоже не смог, прибегаю к услугам архивариуса. Но я всё равно весел и счастлив. Вас уже не было никогда! Ты дочитаешь и когда-нибудь будешь порхать в моих строчках бабочкой, посыпая пыльцой нескладные мысли мои (черные-пречерные).
Я уехал 13 апреля. Вы вернулись 10 июля. Дождь в Вашу честь. Фейерверк в Вашу честь. Мазурка в сиянии московских огней сквозь стекла Шереметьева… Я же дождался Вас и счастлив, вновь отбывая.
15.08.94 в кафе у трех вокзалов, провожает меня поручик, значит, получите без промедления. Я уже жду новой встречи, целую!
До встречи!
***
18-е августа 1994 года
Прости, С.К.
Милая моя…
Созерцание – благодатная почва, сквозь которую, словно кровь сквозь стерильную повязку, просачивается тоска… Сначала незаметные крестики набухающей марли, затем точка, расплывающаяся в неровное зазубренное колючее пятно. И только успевай накладывать новые салфетки. Благо, что читающие нас не подозревают о чудодейственной силе белых чистых листов… и скачущий почерк, сломав перо в жесткой шкуре подвернувшейся мартышки, стынет на полуслове: «Останови (остановись!), иначе не вынести этой боли».
Милая моя, оглянись вокруг. Смени ритм, музыку, страну, иначе болевой шок помрачит твой слабый рассудок, не научившийся управлять эмоциями лирических героев, склонных перенести всю тяжесть ударов судьбы на Автора и его Музу.
Я, как больной, всегда держу под рукой что-либо Ваше. Читаю и повторяю: жизнь прекрасна! Так было – так будет. Лейтмотив нашей песни, сложившейся из стопки почтовой бумаги, исписанной бессонницами лет и зим. Давно ли мы виделись, могли коснуться руки? Это было только что. Я еще ощущаю губы, сочиненные мною…
И так каждый день, спадает жара, солнце уходит, собираются мартышки вокруг зеленой лампы и хохочут мне в лицо. А я пишу письмо. Всё хорошо, моя милая, друг мой, всё прекрасно. Как всегда! Мелодии наших редкостных встреч звучат рефреном в бессмысленности разлук, дают силы преодолевать неизвестность, быстро набивать полосы и подвалы текстами, чтобы бежать скорей домой, в пустоту, и ждать – когда же – когда мы сможем снова увидеться? И суждено ли?!
Меня уже ничто не страшит. Мы были откровенны, и Вам стало легче и проще принять меня заблудшего, чем флиртующего в письмах литератора. Благодарю, что условности этого мира Вы воспринимаете так же, как я. Мы не можем принадлежать домашним, мы даже себе не принадлежим. Если бы могли не писать, то верно и не писали, а занимались «делом». Когда-то ни будь, но нам уже не придется отпустить друг друга. Нового крушения пережить не сможем (единственно возможная для нас гибель). Вы думаете иначе. Всё может быть, не будем загадывать. Загад не бывает богат. Стоит ли касаться домашних тем? Нет, мне тоже так кажется. Жду… еще не нас, но Ваших писем. Пустые почтовые ящики выглядят уныло и разумно. Завтра проверю служебку. Как спасительный круг – еще не трогал тетрадей, новых снов из осколков.
Скучаю, целую,
Ваш Вилл
P.S. Я вернусь к началу декабря (сессия).
Декабрь? Да? Диплом могу тянуть так, как нам нужно.
***
06 сентября 1994 года
СК
Мадам,
я никогда с Вами не прощаюсь и всё еще надеюсь, что Вы приедете не только на лето и, что беспрепятственность выезда и въезда сохранится некоторое время в России, и, что вопрос о благонадежности граждан не примет угрожающие размеры. Хотя, горький опыт руссейшей истории весьма кровав и беспощаден в бунте. Мы свидетели исторических событий, пережили столько руководителей страны, что и это переживем...
Ситуация накаляется с осени 1991 года. Горят юга, привычные курорты неспокойны, и конечно, есть реальная угроза войны гражданской после выборов президента Д.Дудаева (Героя Советского Союза), генерала, объявившего независимость Чеченской республики Нохчи-Чо. Мятежники блокировали наши войска, переброшенные 8 ноября 91-го по воздуху в Ханкалу. Переговоры позволили вывести российских солдат, а оставшуюся технику передать местным. Таким образом, чеченская армия получила танки и БТРы.
Чечня ведет себя независимо, имеет свой флаг, герб, гимн и даже конституцию, принятую в 1992 году, которая утвердила новое название страны – Чеченская республика Ичкерия. В Надтеречном районе в декабре 1993 года собрали Временный совет ЧР. Даже убрав Дудаева, криминализацию экономики и власти не остановить, как селевой поток, грязь проникает повсюду. Клановость здесь – дело обычное. Разбой, грабёж, похищения в рабство и убийства людей становится обыденным. Это горцы, и мне тоже страшно.
Но раз войны начинаются, значит, кому-то это нужно. Этого не сказал поэт, но так подумал.
Мадам, я не пугаю, я анализирую (и для себя тоже) и пишу об этом за хлеб насущный. Сына Вам оставлять нужно, это ясно. Постарайтесь всё-таки пристроить его на обучение. Моя бывшая это давно сделала, выбрав Европу, я дал согласие. У меня тоже дети, и я Вас прекрасно понимаю, не поставлю перед выбором никогда. Я ничего не могу изменить или пойти у Вас на поводу.
Из прекрасно-гибельного бурга я перенесся в унылую квартиру с чудовищем девятнадцати лет (простите, мягко сказано). Кончится всё не скандалом, а не дай Бог катастрофой. Никакие лекарства не спасают, всё бесполезно. Не особенно приятно понимать явление вампиризма рядом. Можете меня представить злобным? Теперь представьте. Смиренно жду еще одно – заостренной с одного конца полоски стали пониже лопаток (простите вычурность!). А малое дитё не виновато, ей ровно столько лет, сколько мы знакомы. Счастье, что я остался жить в служебке, после приступа агрессии она сбегает к предкам. Коварство здесь в чести, что со стороны ее родни, что просто по-соседски.
Не бойтесь событий, тишина опасней, это из опыта командировок, где порою спокойней, чем с домашними. Вероятно, традиция, поэтам сбегать на Кавказ, разгонять тоску по совершенству. Белла… Смешно по-книжному, хорошо, что не Эсмеральда (здесь и такие имена дают девочкам). Я рад, что мы объяснились при встрече. Я скрываю даже от родителей причину моих командировок. Да, просто из-за должности литературного редактора! Не душиться же в коммуналке, вот и занесло меня сюда после развода. Здесь каждый мнит себя князем или как там у них называется. Они агрессивны толпой на одного, а в одиночку трусливые собаки, никак не волки. Вы видели чечена-негра? А я видел.
Я напугал Вас? Я не прощаюсь, а целую и вслушиваюсь в тишину танцевального зала (безумный седой дирижер заплутал в лабиринтах наших сновидений). Я уже чувствую, как ты разволновалась по-бабьи. Так доверься интуиции, снам. Они у тебя сказочные. Читаю осколки снов и отдыхаю, путешествуя по временам и вехам случайным! Желаю тебе многая лета! Скучаю, целую, жду звонка.
Ваш Вилл
До встречи!